И когда вдруг случаются редкие, но очень жгучие моменты, что вроде руки не поднять, глаза не поднять, настроение не поднять, на связь выходят люди, которых непонятно, ждал или уже перестал ждать и почти забыл — и мир поворачивается такими «ко мне передом, к лесу задом», расцветает фейерверками и северными сияниями, и старым, и новым, и тем, что произошло за эти миллионы космосов, что вы не разговаривали, и забывается вся ерунда, от которой вот только что болело и ныло, да ерунда она, пустота, никчёмность, обман, пшик. Есть вот те, кто есть рядом, и так хорошо.

А утром, шурша прижелезнодорожным гравием, идёшь и чувствуешь, что да, холодно, но да — весна. Сейчас уже весна. Не ожидание апрелей, маев, а вот оно, на месте. И ты на месте, на своём, на самом нужном, где ценен, где ценно. Дорога исхожена, изъезжена, с закрытыми глазами можешь её пройти и ни разу не наступить в грязь или вон в ту сбитую поездом кошку, которая с января лежит — но идёшь с широко открытыми, вбирая в себя мир. И жёлтые крышки от лимонада сбивают с толку, всё кажется, что это ещё одна мать-и-мачеха расцвела; да скоро расцветёт, и не одна, не две, не пять, всё будет жёлтым от неё у дороги, и потом одуванчики или там крокусы какие, и вот уже лето, смотри, вот оно, за ближайшим почти поворотом, лето с поездками, а может, и с путешествиями, и уж точно с лесами, озёрами, купаниями, с бесконечно радующими людьми вокруг — или без них, наедине с соснами, со мхом, с беззвучием хорошо смазанной велосипедной цепи. И с разговорами, и с молчанием.

Настоящее. Моё такое.